Friday, February 28, 2020

Интердизайны


Дмитрий Азрикан

СОЛОВЬЕВСКИЕ "ИНТЕРДИЗАЙНЫ"

(К 100-летию Юрия Борисовича Соловьева)

                        На Ученом Совете ВНИИТЭ:
                        ЮБ: - Кто делал планшет?
                     Докладчик (с гордостью): - Я!
                                    ЮБ (с оптимизмом):
                                    - Очень плохо, продолжайте!
                                                                      

  Я уверен: сейчас все, кто знал ЮБ, услышали его голос, его лирический тенор. Юрий Борисович был светлым и бесконечно позитивным человеком. Поэтому мы не грустим сегодня, а празднуем. Празднуем день его рождения. В связи с этим хочу вспомнить одно из самых его удачных и несомненно бесценных для развития мирового дизайна изобретений. Это – уникальная идея проведения проектных семинаров «Интердизайн». «Интер» – потому, что участниками таких проектных семинаров становились дизайнеры разных школ, разных стран, разных языков, разных культур, разных традиций, разных пониманий сущности дизайнерской профессии, разных методов проектирования. Как показала практика проведения этих семинаров, такая интеграция способна приносить самые неожиданные и бесспорно яркие результаты. И конечно, такая идея могла возникнуть только у такого яркого человека, каким был ЮБ.
  
 Эти семинары, несмотря на их название, которое привычно ассоциируется с собранием людей, меньшая часть из которых о чем-то говорит, а большая слушает, никак не относились к разговорному жанру, а были проектными. По замыслу ЮБ проектные семинары могли быть двух типов. Первый - соревновательный, то есть каждая проектная группа предлагает свое решение заданной общей проблемы. Второй вариант должен был функционировать по принципу коллективного интеллекта, когда отдельные группы решают определенные части проблемы, а мозговой центр Интердизайна старается интегрировать эти части в гармоничное целое.
   
  Первый семинар «Интердизайн» состоялся в 1971 году в Минске. Семинар проходил под эгидой ИКСИД. До этих пор ИКСИД занимался преимущест­венно вопросами дизайнерского образования. В соответствии с идеей ЮБ было решено включить в сферу забот ИКСИДа и опытных специалистов, нахо­дящихся в расцвете творческих сил. Если до этого дизайнеры в плане между­народных отношений общались друг с другом, обмениваясь реча­ми на конгрессах и конференциях, то теперь они должны были, обмениваться проектными идеями и ме­тодами непосредственно в процессе совместного проектирования. Се­минар «Интердизайн» задумывался Юрием Борисовичем как уникальная для советских дизайнеров возможность поработать вместе с зарубежными коллегами над решением реальных за­дач, не ограничиваясь жесткими рамками и условиями, обычно при­сутствующими в повседневной практике. Проектными задачами должны были стать крупные социальные проблемы, решение которых должно было основываться на нетривиальных принципах и новых дизайнерских идеях. 

  На первом Интердизайне в Минске работали 15 советских и 14 иностранных дизайнеров из Австрии, Бельгии, Гол­ландии, Индии, Ирландии, Норвегии, США, Франции, Японии и ряда других стран. Разработке подлежали две темы: «Оборудование для системы доставки и продажи хлеба» и «Оборудование городской площади». Как всегда ЮБ начал очередную операцию с блестящей победы. Семинар по­лучил восторженную оценку в ИКСИДе. За этим семина­ром последовали ежегодные «Интердизайны», благодаря Соловьеву ставшие теперь непременной и обязательной частью профессиональной жизни мирового дизайнерского сообщества.
Я не был на этом первом семинаре. Моим первым Интердизайном стало одно из самых ярких мероприятий, когда-либо сочиненных и осуществленных Юрием Борисовичем. Это был бакинский проектный семинар 1983-го года, на котором была разработана концепция и выполнен детальный архитектурно-дизайнерский и агротехнический проект жилого и одновременно производственного комплекса по выращиванию, сбору, упаковке, транспортировке и продаже овощей на Апшеронском полуострове вблизи Баку. Проектирование проводилось по заказу бакинского горисполкома, который предоставил совершенно великолепные условия для работы Интердизайна. Естественно, во временных рамках семинара был создан только общий замысел, проектная концепция, которая затем была детально доработана силами ВНИИТЭ и его Азербайджанского филиала. 

  Юрий Борисович был научным руководителем семинара, но этот факт еще ни о чем не говорит. Он был лидером, разработчиком и проводником идей, обладая удивительной и редкой способностью услышать даже кем-то случайно брошенную мысль, оценить ее, снабдить глубиной и подать ее так, что даже ее автор зачастую бывал потрясен собственной гениальностью.
Научного руководителя дополняли два координатора – Дмитрий Щелкунов (методическая часть) и Дмитрий Азрикан (проектная часть). Руководители семинара с самого начала выработали его девиз: «Никакой Приблизительности».
На семинаре работали 10 иностранных дизайнеров из Японии, Германии, Чехии, Венгрии, и 14 советских.
 
  Ядром концепции стала идея совмещения функции жилища и овощеводческой фермы. Фактически феномен жилища-фермы был исторически близок населению полуострова, а затем с размаху уничтожен колхозно-совхозным строем, да с такой силой, что стоимость овощей в овощеводческой части республики стала превышать все разумные пределы. Идея, разработанная на бакинском Интердизайне, возвращала региону его былые традиции, но уже на базе новейших технологий в сочетании с блестящей архитектурой, совмещающей многовековые национальные традиции c самыми современными техническими и дизайнерскими решениями.
Вся проектная работа подразделялась на четыре раздела, разрабатываемая соответственно четырьмя группами участников:
- Генплан.
- Жилище – технологически проект базировался на тадиционных для данного района материалах, членениях и зонах: глухие каменные наружные стены (район ветров), сочетающиеся с открытостью во внутренний зеленый дворик.
- Ферма (теплицы) структурно была частью дома, через которую проходила сеть монорельсов, пронизывающая все пространство поселка.
- Транспорт – монорельс плюс фургоны-магазины.
 По своему методологическому типу бакинский семинар относился не 
к соревновательной, а скорее к коллективной разновидности дизайнерской деятельности. Комбинация агротехнических, социальных, экологических и массы других проблем, требующих решения, определила состав и методику работы различных профессиональных групп. Консультативная поддержка работы этих групп была обеспечена местными специалистами. 

  Здесь нам помог великолепный случай. Дело в том, что главным архитектором Баку был в то время Расим Алиев, племянник Первого Секретаря ЦК Компартии Азербайджана Гейдара Алиева. Десятый класс мне пришлось заканчивать в бакинской школе, где моим соседом по парте оказался Расим. Потом он поступил на архитектурный, а я на машиностроительный факультет Азербайджанского Политехнического. Мы дружили. Когда я рассказал ЮБ, какой у меня здесь есть приятель, он сделал мне выговор за тупость и велел всеми силами вытащить Расима на семинар. По невероятному совпадению в это же время на семинар для ознакомления и контроля прибыл патрон ВНИИТЭ из ГКНТ Р.А.Чаянов. Расим приехал на семинар, я познакомил его с ЮБ и Чаяновым, после чего царственная троица удалилась и отсутствовала более суток. (Как мне рассказал Расим, он возил их или, скорее, они его, по шикарным ресторанам). После этого на семинар обрушилась волна всяческих благодеяний: консультанты всех мастей, автомобили, кормление на рабочих местах, знакомство с потрясающей местной архитектурой, экскурсии по всему Апшерону и пр. ... Кавказ есть Кавказ.  

  А ЮБ есть ЮБ. Он произвел на Расима такое неизгладимое впечатление, что тот решил такое же неизгладимое произвести в ответ.
Но я отвлекся. По возвращении в Москву ЮБ создал специальную группу по обобщению и суммированию итогов бакинского Интердизайна. В группу вошли сотрудники ВНИИТЭ и приглашенные специалисты различных отраслей. Визуальное воплощение проекта ЮБ по моей просьбе поручил дизайнеру 9-го отдела Герману Беккеру.

  Герман - талантливый дизайнер и прекрасный рисовальщик. У него был один недостаток. Он не мог вовремя остановиться и блестящий поначалу рисунок постепенно погружался в паутину ненужных деталей, подробностей и разных закорючек. Моей задачей было почуствовать момент, прибежать на рабочее место Германа, вырвать у него из-под рук еще не испорченный лист и быстро скрыться.
Из огромной массы наработанных участниками семинара проектов были вычленены основные наиболее удачные фрагменты, интеграция которых и составила окончательный документ семинара. Большую роль в социально-экономическом обосновании проекта и подготовке итогового документа сыграл научный сотрудник 9-го отдела ВННИТЭ И.Кольченко. Документ называется «Экспериментальный агропоселок Гюнель. Проектная концепция». Это была совершенно новаторская по всем параметрам разработка, базирующаяся на невиданном ранее синтезе архитектуры и дизайна, соединении исторически сложившихся традиций и новейших технических достижений. 

  Я абсолютно убежден в том, что никакая традиционная форма работы не могла бы привести к такому результату в такой короткий срок. Я думаю, именно бакинский семинар убедительнейшим образом продемонстрировал возможности совместной проектной работы специалистов разных профессий, разных школ, разных проектных подходов, разных культур. Проект был блестяще защищен перед собранием бакинской элиты, состоящей из республиканского и городского начальства, а также представителей всех видов творческой деятельности. Докладчиками были Ю.Соловьев и Д. Азрикан. Ничего и никогда не было построено.
   Следующий проектный семинар ИКСИДа остоялся в Ереване в 1985-м году. Говорим «ИКСИДа», подразумеваем «Соловьева», всегда помня, что это была его идея, его сценарий и его режиссура. 
 
  Если бакинский семинар был направлен на решение актуальных сиюминутных проблем, то Интердизайн в Ереване был чисто футурологическим. Тема семинара была обозначена как «Будущее часов». Здесь важно сделать акцент на порядке слов: именно «Будущее часов», а не «Часы будущего». Уже тогда, в 85-м, становилось ясным, что часы в качестве автономного прибора, выполняющего к тому же функцию ювелирного или интерьерного украшения, доживают свой век и им на смену идет встраивание информации о времени в зарождающуюся всепроникающую электронно-вычислительную, компьютерно-телефонную вселенную. 
  На ереванском семинаре я попросил ЮБ не включать меня в число координаторов, а дать возможность работать в одной из проектных групп. ЮБ с присущей ему прозорливостью согласился, и мы сделали совершенно футуристический проект информационной системы, обволакивающей человека во всех ситуациях его жизнедеятельности. Сегодня эта мечта сбывается в виде мобильников, планшетов, ноутбуков и прочей вездесущей микроэлектроники. Зрительно воспринимаемой формой нашей ереванской идеи стала система исходных элементов, позволяющая легко создавать ответы на любые функциональные нужды, среди которых не была забыта и функция ювелирного украшения. Так мы увидели будущее часов. Чуть позднее, в 1987-м, мы воплотили фрагменты этой идеи в комплексе СФИНКС.
Моя ереванская проектная группа поначалу состояла из пяти человек: Валерий Госсен (Уральский филиал ВНИИТЭ), Алексей Колотушкин (ВНИИТЭ), я и еще двое – дизайнер из Польши и немка с пышной рыжей шевелюрой циклопических размеров. Прослушав мой горячечный бред по поводу вселенской компьютеризации (что кстати сбылось в форме мобильников и пр.), польско-германская коалиция заявила, что хочет делать свой вариант, на что я согласился. На заключительной церемонии они показали очень экологический проект, который состоял из стеклянного сосуда, где жил особый муравей, по поведению которого можно было легко понять, который сейчас час. 
  Кстати, это не было единственным вызовом привычному дизайнерскому мышлению. Другой эпатажный проект сделал американец Купер Вудринг, будущий президент IDSA и мой первый проводник и наставник в процессе моего вживания в американский дизайн в начале 90-х. Он с чисто американским презрением к европейско-азиатскому менталитету решил уничтожить неудобную с американской точки зрения временную шкалу. Купер решил отказаться от 365-ти дней в году, от 12-ти месяцев, 24-х часов в сутках, 60-ти минутах в часе и 60-ти секундах в минуте. Надев спортивную майку и высунув язык, Купер провел все две недели семинара за кульманом, вычерчивая сто-часовые, сто-минутные и сто-секундные циферблаты часов. Это выглядело особенно забавным, если помнить о том, что система мер и весов в Штатах не является метрической: ничего на десять не делится...
У нашей же троицы проект сложился быстро, проблема была в одном: у нас не было хороших фломастеров. Решение было такое: каждые вечер ждем, когда японцы уйдут спать, хватаем их фломастеры бежим в отель, всю ночь рисуем, утром встаем раньше всех, бежим на семинар, там раскладываем фломастеры по местам.
Кроме рисунков мы сделали макеты элементов будущей инфо-системы. Подача на защите была незабываемой. Мы сбегали в Ереванский Художественный Институт и там выпросили на время гипсы – головы, торсы, кисти рук... На эти белоснежные гипсы мы надели наши футуристические макеты, которые от прикосновения к великому и вечному засверкали совершенно новыми красками. Координатор семинара известный американский деятель и теоретик дизайна Артур Пулос был потрясен нашей защитой и пригласил меня в гости к себе в отель поговорить «за жизнь». Ко мне приставили двух переводчиц и разрешили.  
  Накануне дня закрытия семинара произошел невероятный случай. Придумывая институт интердизайнов, Юрий Борисович предусмотрел все, а это не смог. Так вот: вечером перед днем закрытия мы с ужасом увидели, что из праздничной инсталляции перед входом в здание, где проходил Интердизайн, исчез американский флаг. Начальство побежало в ереванский КГБ. А куда еще итти в подобных случаях? Флага США в КГБ почему-то не нашлось. Тогда армянские гэбэшники с присущей им находчивостью срочно выдали организаторам семинара советский флаг и еще несколько других, где присутствовали нужные цвета. Наши ереванские хозяева работали всю ночь и сшили некоторое подобие американского флага.  Американцы ничего не заметили или сделали вид...
  Последний «Соловьевский» Интердизайн (давайте теперь так это называть, потому что это так и есть), в котором я принял участие, прошел в Ноябре 1989-го года, в Японии в городе Такаока, префектура Тояма. Кендзи Экуан, который был его инициатором и председателем Оргкомитета, предложил мне поработать одним из координаторов семинара. Название семинара было – «Жизнь с водой».
Семинар должны были вести три координатора: Купер Вудринг (США) шеф-координатор, второй координатор – Ясутака Суге (Япония) – директор отдела дизайнерских разработок в компании Кендзи Экуана GK Industrial Design Ass. Я был третьим координатором.
  В отличие от предыдущих Интердизайнов Кендзи задолго до семинара пригласил нас в Токио для предварительной разработки сценария Интердизайна и методики его проведения. Это сделало процесс проведения семинара менее спонтанным, более гладким и организованным. После ряда мозговых штурмов, Купер Вудринг сказал: - «Хорошо. Координаторы достаточно безумны. Остается набрать таких же безумных участников.»
  Было решено создать шесть проектных групп, занимающихся различными аспектами влияния воды и водных ресурсов на жизнь человека. Проектной целью Интердизайна стало расширение возможностей взаимодействия воды и населения префектуры Тояма, начиная от воспитания детей и вплоть до всевозможных форм проведения досуга, спортивных мероприятий и просто любования природой (последнее в чисто японском синтоистском стиле). Дело в том, что префектура Тояма и, в частности город Такаока, где проходил семинар, расположены на изрезанном заливами  полуострове, где трудно сказать, чего больше, воды или суши. В итоге японская версия Интердизайна получила весьма ощутимую экологическую направленность. Кроме того, японский Интердизайн (как, кстати, гораздо раньше – Бакинский) еще раз продемонстрировал возможности продуктивной совместной работы профессионалов самых различных специальностей.
  Было образовано шесть рабочих групп по шесть человек каждая. Шесть групп образовали три команды соответственно трем подтемам – «вода обучающая», «вода развлекающая» и «вода хозяйственная». В заключение первой предварительной презентации Купер принес на трибуну официальный плакат семинара и последовательно оторвав от него все напечатанные на нем тексты, слова и рисунки, оставил один обрывок со словом «Дизайн» и сказал: - «Все кончено. Остался дизайн. Расходитесь по рабочим местам». На состоявшемся вскоре XVI Конгрессе ИКСИД в Нагое был сделан доклад о семинаре, а на Всемирной выставке «Мир Дизайна» там же в Нагое была продемонстрирована экспозиция его результатов.
Таким образом семинар доказал, что идея и формат Интердизайна, разработанные Соловьевым, могут успешно использоваться для решения самых разнообразных дизайнерских, архитектурных, градостроительных, инженерных и социальных задач в самых разных культурных средах. 
  В Такаоке, не увлекшись ни одним из видов «водяного» проектирования, я придумал для себя проектное задание по разработке всеохватывающей модели, включающей в себя все материализованные обстоятельства контактирования человека с водой. Эту концепцию я на семинаре не демонстрировал, а решил увезти ее с собой в Москву для дальнейшей разработки. Чтобы ничего не забыть, я выразил свою водяную вселенную в форме трехмерной матрицы.
  После семинара Кендзи пригласил Купера Вудринга, Татьяну Самойлову и меня провести несколько дней в Токио. Ясутака Суге стал моим гидом по Токио. Мы гуляли с ним по Гинзе и я открыл для себя неизвестную мне ранее черту японского быта. Мы заходили в каждый бар, на Гинзе их наверное тысячи. В каждом баре барменша или бармен кланялись Ясутаке в ноги и доставали с полки слабо или сильно початую бутылку саке с наклейкой, на которой написано его имя. В прошлый раз не допил, но бутылка теперь навеки его. Такова оказалась японская жизнь. Отрицательным результатом этих прогулок случилось то, что в каком-то баре я забыл на стойке свою всемирную матрицу жизни с водой... Может оно и к лучшему.  
  Контакты с Купером на Интердизайнах и его приезды в мою студию в Москве помогли мне в дальнейшем найти пути общения с дизайнерской средой в США. Он сочинил письмо, адресованное вероятным работодателям, которое заканчивалось такой фразой: «А если сейчас у вас нет вакансий, вы, в любом случае, приобретете нового партнера по гольфу». Они безразмерно наивные, эти американцы... Они полагают, что каждый достойный человек умеет играть в гольф. Разубеждать его я не стал. 
  Но вернемся к семинарам Интердизайн. Идея Юрия Борисовича содержала в себе нечто гораздо большее, чем просто попытку решения отдельных социальных, экономических или культурных проблем средствами дизайна и силами многонациональных коллективов. Интердизайны стали потрясающе эффективной формой взаимодействия различных школ и философий, различных культур. Это взаимодействие происходило не в форме лекций, докладов или дискуссий. Оно осуществлялось в рамках совместной работы по решению конкретных задач и достижению реальных результатов. Работая вместе, дизайнеры получили возможность увидеть, как одна и та же проблема воспринимается с разных точек зрения и как это различие подходов позволяет находить совершенно неожиданные решения, немыслимые в рамках рутинного анализа и проектирования.
  Дизайнеры, прошедшие школу соловьевских Интердизайнов, начинали по-другому воспринимать окружающий мир и его проблемы. Не будет преувеличением сказать, что всего за две недели они становились другими людьми. Приезжая на Интердизайн немцами или поляками, они уезжали жителями Земли, с вдохновенным пониманием важности своей роли, широты возможностей своей профессии и ценности результатов своего труда. 

 Единодушное мнение многих участников Интердизайнов, с которыми приходилось беседовать и обсуждать результаты работы, состояло в том, что  никакие тонны бумаги, безжалостно исписанные перьями теоретических и методических отделов дизайнерских заведений, никогда не давали даже ничтожной доли такого понимания смысла своей работы, такого профессионального и духовного подъема, который они получали, работая в интердизайнерских командах. 
 И эпилог:                                                                                        
Всю мою профессиональную жизнь, и дома и здесь в Штатах, меня преследует один фантом. Когда я заканчиваю какой-нибудь проект, я слышу голос ЮБ:              
   - Кто делал планшет?                                                                                                              Отвечаю: - Я...

 И если в ответ услышу:   «Очень плохо, продолжайте», все переделываю.  




Дмитрий Азрикан, PhD in Arts
Чикаго,
Февраль 2020   

Thursday, February 27, 2020

Светлана Сильвестрова: О "ЮБ" и о "ТЭ"


Светлана Сильвестрова

О «ЮБ» и о «ТЭ»
Доклад на Круглом Столе к 100-летию
Ю.Б. Соловьева

Маленькое вступление. Хочу выразить благодарность организаторам этого чудесного мероприятия за приглашение хотя бы заочно поучаствовать в нем и поделиться воспоминаниями о том счастливом периоде, когда я работала под непосредственным руководством незабываемого Юрия Борисовича Соловьева.

А продолжалось это целых 18 лет! За эти восемнадцать лет – трудно поверить – моя карьера сделала несколько кульбитов: я два раза  была простым редактором журнала «Техническая эстетика» и два раза – заместителем главного редактора, то есть самого ЮБ.

Начну по порядку. Я работала спецкором на свободных хлебах в нескольких московских газетах и тут узнала о вакансии в редакционно-издательском отделе ВНИИТЭ, а точнее – в журнале ТЭ. Нужен был редактор. Меня взяли. Это был 1974-й год.  

Счастья я испытала выше крыши, еще бы – модная молодая для СССР специальность, пусть техническая, но – эстетика! Художники, да не просто художники, а художники-конструкторы, командировки всякие, выставки. Но самое главное – мой начальник, главный редактор журнала, ЮБ, красавец, аристократ! Пройдет по длинному коридору в свой крайний кабинет - словно светом всех обольет! Приветлив, улыбчив, артистичен. Всегда безупречно, со вкусом одет.

Помню, как я привыкала к новому месту. Все таки не суматошная газетная обстановка, а серьезный научный коллектив, серьезная тематика журнала, соответствующая тематике отделов Института – теория и история дизайна, методика, проектные дизайнерские разработки, экспертиза качества ТНП, информация о новостях в зарубежном дизайне и выставочная деятельность ВНИИТЭ. Все для меня интересно!

Штрих. Помню один удививший меня эпизод в редакции. Привезли тираж нового номера. Милая старенькая редакторша (кажется, Р.Гринберг), стала перелистывать страницу за страницей и шептать: раз Гринберг, два Гринберг, три Гринберг... Я ничего не понимала. На страницах – обычное дело – текст, иллюстрации, подписи. Она считала дальше - четыре, пять... И вдруг – громко: «Двенадцать страниц в журнале сделала Гринберг, а зарплата все та же!» Да... Зарплата у редакторов была крошечная. Да и позже, когда я – делала уже не двенадцать страниц, а весь журнал от обложки до обложки  – зарплата не радовала.

Зато радовала работа!
Наверное, в силу своей корреспондентской закалки, я не могла не выйти за рамки простого редакторства, то есть редактирования присланных статей. Я буквально облазила оба здания ВНИИТЭ – на ВДНХ и в Хилковом переулке, перезнакомилась с видными людьми, установила для себя, какие отделы занимаются самыми интересными проектами и направлениями.  А имен ярких тогда было много – В.Мунипов, О. Антонов, В.Зинченко, В.Аронов, Г.Лист, Г.Минервин, В.Глазычев, Л.Жадова, Е.Черневич, И.Березовский, А.Дижур, В.Колейчук... Некоторые из этих людей были членами редколлегии ТЭ, в том числе и академик, авиаконструктор Олег Константинович Антонов, к которому позже я ездила в Киев за интервью. Но в первую очередь я старалась не пропускать ни одного заседания Ученого совета, на котором выступал Юрий Борисович: его острая критика, его рассуждения, его юмор - были одновременно и спектаклем и школой жизни для меня.

ЮБ обожали во всем дизайнерском мире, он мог обаять самого Бога. И даже свое министерское начальство – чиновников из Комитета по Науке и Технике. Умение убеждать и природное обаяние открывали для него все двери. А ЮБ в свою очередь открывал и расширял мир для всех нас - мир профессиональной информации и широкое поле для профессиональной деятельности.

Основанная им «Техническая эстетика», первый и единственный в СССР периодический бюллетень по дизайну был одним из рычагов в этой его работе. А созданная им богатейшая библиотека во ВНИИТЭ? А изобретенная им форма международных пректных семинаров «Интердизайн»? А открытие по стране 10-ти филиалов ВНИИТЭ или выставки советского дизайна за рубежом? Его идеи, замыслы и планы, действительно, были «громадьем». Наконец, Соловьев смог «пробить» - вспомните, какие это были застойные годы! – правило
периодически приглашать во ВНИИТЭ иностранных лидеров, звезд мирового дизайна. В гости приезжали и Раймонд Лоуи, и Миша Блэк, и Виктор Папанек, и Артур Пулос, и Тимо Сарпанева... Что касается меня, могла ли я при таких лакомых для журналиста обстоятельствах просиживать дни за редакторским столом? Нет уж.

Я и уговорила тогдашнего замглавного Евгения Васильевича Иванова поручить мне делать с гостями интервью. Ввели рубрику, показали Юрию Борисовичу первый материал, помню, как раз с финном Тимо Сарпанева. Страницы получились весьма красочными: вопросы-ответы, фотографии героя, его великолепные изделия из стекла... Соловьев искренне удивился. Все-таки, научно-методический «бюллетень», а тут живое интервью, такая вольность! Но ЮБ не был бы ЮБ. Сам постоянно придумывал всякие, как теперь говорят «риски».
Одобрил, а меня, наверное, запомнил.

Штрих. Я тоже запомнила свой страх и ужас, когда после публикации интервью Тимо подъехал к институту на машине, вызвал меня из редакции и открыл передо мной багажник – выбирай! Широкая улыбка, широкий жест дарящего... Багажник был заставлен яркими глянцевыми коробками с фирменным сарпаневским стеклом – бокалы, рюмки, стаканы. Как тут не задохнуться от страха – подарки? От иностранца? Но он завалил подарками буквально всех и каждого. В благодарность, видимо, потому что о Тимо Сарпаневе узнала вся художественная Москва – после его персональной выставки и широкой прессы.

Но как я превратилась - спустя неполный год работы - из простого редактора в заместителя главного? Здесь вполне уместно слово «вдруг». Виноват во всем был Конгресс ИКСИДа. Октябрь 1975 года. Важнейшее событие для дизайнерской мировой общественности и лично для Соловьева – он был избран Президентом ИКСИДа  на этом знаменательном Конгрессе.
Успех был полный, все работали, как сумасшедшие, днями и ночами. И все проходило на высшем уровне. Я, разумеется, времени не теряла – выискивала в перерывах «звезд дизайна», уводила их – с переводчиком и фотографом - в сторонку из зала и делала блиц-интервью. Накопила целую галерею.
Штрих. Случился на Конгрессе, между прочим, и такой инцидент. Кажется, я разговаривала тогда с итальянцем Этторе Сотсассом. Вдруг вижу, какой-то незнакомый сухой как стручок дядька манит меня пальчиком к себе. Строго так, настойчиво. Извинившись перед собеседниками, подхожу. А кто вам разрешил разговаривать с иностранным гостем? – спрашивает. У меня даже слова застряли в горле от такого его... глупого вопроса. А он продолжает: а как ваша фамилия? Кем работаете? И – чиркает, чиркает что-то в блокноте. Да... было и такое.

Но вот отшумел Конгресс. Весь ВНИИТЭ ликует. Вся редколлегия журнала ТЭ ликует еще больше – сколько теперь богатства! Редакционный портфель полон: интереснейшие доклады, новости со всего света, информация о проектах из первых рук! Материалов теперь хватит на месяцы и месяцы вперед!
А не тут-то было.
Наши «органы», оказывается, не дремали, стояли на страже глсударственных интересов...  Это вы, легкомысленные и легковерные художники и редакторы, можете забыть о вреде чуждых советскому гражданину мыслей и настроений. А наше цензурное око не спит! Здесь вспоминается еще один момент, красноречиво иллюстрирующий, насколько тщательно охранялись  эти самые «интересы». Всем советским участникам, выступающим с докладами на секциях, было негласно, но строго приказано... не демонстрировать никаких иллюстрации! Ни слайдов, ни фотографий! Выглядело это более чем удивительно: доклад, посвященный дизайну, профессии, где визуалистика - ее главная составляющая, эта самая визуалистика запрещена! Мне рассказывали, как вышел из положения Дмитрий Азрикан. Нельзя показывать слайды на экране? Тогда возьмем рулон бумаги, натянем его на вертикальную стойку, будем рисовать прямо вживую, на глазах зрителей-слушателей. Так они и выступили на Конгрессе, сотрудники 9-го отдела: Азрикан рисовал, поясняя свою мысль, а Р.Гусейнов вытягивал для него бумажное полотно – по мере необходимости.

На другой же день после закрытия весь творческий багаж Конгресса был арестован ГКНТ, все доклады, снимки, вся информация была изъята. Портфель опустошен. Более того, велено было отныне приносить подготовленный номер на подпись цензору в ГКНТ!..Таким образом, сроки выхода очередных после октября номеров были сорваны. Вышел, кажется, на скорую руку, худосочный номер с официальной информацией о прошедшем Конгрессе. Но материалов катастрофически не хватало, редакторы мучительно рыскали по ящикам  в поисках завалявшихся статей, Юрий Борисович даже негласно распорядился обязать научных сотрудников срочно готовить статьи для журнала. Обстановка была тревожной и напряженной – отставание от нормальных ежемесячноых сроков выхода грозило протянуться... на полугодие.
  
И вот приходит к нам в редакцию из Отдела теории искусствовед Галина Леонтьевна Демосфенова (я редактировала несколько ее работ) и говорит мне – пойдем к ЮБ. Пришли в кабинет. Она указывает на меня и говорит: вот кто нужен сейчас журналу, вот кто способен спасти положение. Назначьте ее своим замом и вы не пожалеете, Юрий Борисович!
Вот так – без меня меня женили.

Заместителя главного редактора Евгения Васильевича Иванова уволили. Я хорошо помню этого добродушного человека, он был честным трудягой, любил журнал, возился с ним как с любимым ребенком, но, надо сказать, все-таки для роли замглавного не очень подходил, был робким, неуверенным в себе. И боялся, и бесконечно уважал Соловьева. Каждый раз, сдавая ему на утверждение приготовленные рукописи, он с видимым трепетом ждал результатов, а когда обнаруживал росчерк ЮБ в конце последней страницы, шумно радовался, как дитя. Я абсолютно искренне упрашивала Юрия Борисовича не увольнять, сделать Иванова просто редактором (Иванов и сам откровенно просил меня об этом), но получила в ответ... совет: никогда не следует оставлять в подчинении того, кто прежде был вашим начальником!

И начался для редакции самый трудный период. Но коллектив у нас
собрался замечательный, мы умели работать дружно и быстро. Ответсекретарь Н.Шуба, два художественных редактора, главный - Валерий Черниевский, борец со стандартами, и худред, его помощница и жена Лариса Денисенко. Еще, разумеется, техред, опытнейший Борис Минеевич Зельманович, наша опора и надежда при решении всяких типографских проблем, и еще три редактора.
Вот тогда мы и придумали «сдвоенные номера». Нельзя сказать, что по объему они разительно отличались от стандартных, но в этом и была уловка – набрать материала на один номер, а обозначить, как удвоенный, например, N3-4, N5-6. Через пару-тройку месяцев мы вышли вровень с календарем.

В чем еще была трудность? В двойной цензуре.
Работа строилась так.

Первое – побегать по Институту, по отделам, уговорить проектировщиков написать статьи по их разработкам, выпросить у теоретиков статьи по их исследованиям. Отредактировать. Сделать  иллюстрации или рисунки. Придумать обложку, сделать слайд с нее и черно-белый вариант в размер. И со всем этим багажом всей гурьбой в кабинет ЮБ – на утверждение.
Тут можно перефразировать известное изречение и вместо «вначале было слово» сказать «вначале была обложка»! Для Юрия Борисовича она была идеей фикс, камнем преткновения, любимым предметом для обсуждения - нет достойной обложки, нет номера! Не получился!

Штрих. Недаром живет такая остроумная легенда, которая, впрочем, не легенда, а факт и свидетельство искуствоведа Лены Черневич (о котором в своей статье упоминает петербуржский дизайнер Сергей Петров): когда в 1964 году готовился к печати первый номер бюллетеня, Соловьев предупредил графиков – «обложка должна быть проста и элегантна». Это сказал человек, который сам всегда выглядел, одевался именно просто и элегантно. Художники задумались, вгляделись в костюм ЮБ – черный, в узкую полоску – и так и сделали обложку, черную, в узкую полоску.

Наш главный был «строг, но справедлив». Хорошо зная правила рабочих отношений с типографией (ведь профессиональное образование ЮБ – Полиграфический институт), он понимал всю важность сроков сдачи журнала в печать. Не принесешь рукопись ровно к 12 часам назначенного дня - ленотиписты, метранпажи и печатники займут машины другой работой. Он понимал - чей-то доклад или заседание Ученого Совета или даже партсобрание – все это можно отложить, а вот редакцию надо принять в первую очередь.
И при этом – никакой спешки. Соловьев просматривал каждую фотографию, комментировал, проглядывал рукописи, некоторые оставлял для внимательного чтения. Требовал глубоких аналитических статей, а «пустопорожние» отбрасывал. Говорил о своем решении тут же, мгновенно. Что-то просто безжалостно вышвыривал – молча. Хотя и шутил и подтрунивал, мог ввести человека в краску или даже сказать комплимент: «ваша новая прическа вам очень к лицу».
Но как бы мы не трепетали перед Юрием Борисовичем, общение с ним, обсуждения, даже споры и объяснения тех или иных наших решений (выбор авторов, акцент на ту или иную тематику, выбор объектов для обложки) – все это было интересно, плодотворно и приносило моральное  удовлетворение. А вот отнимающая время и силы беготня с папкой рукописей на поклон в ГКНТ, на одобрение цензора – это действительно был нелегкий и унизительный труд. Отнесешь папку и томительно ждешь, когда вызовут и будут указывать, что годится, а что нет.

Штрих. Хорошо помню свой первый обязательный визит в ГКНТ –  просто укол в сердце! - я вошла в кабинет и увидела, кого именно приставили нам цензором! За столом сидел тот самый сухой как стручок товарищ, который запретил мне на Конгрессе «разговаривать с иностранцем»...

Со временем цензорское давление на «Техническую эстетику» стало ослабевать, авторитет главного редактора  в Госкомитете по науке и технике рос с каждым годом - вместе с ростом авторитета дизайнера на предприятиях и в целом дизайна как профессии. В 1983–ем бюллетень ТЭ получил статус журнала. Его основные тематические направления заметно расширились, для читателей он стал главным информатором и настоящим пропагандистом – в подлинном смысле слова – хорошего дизайна. И особенно изменился – с приходом в конце 70-х нового главного художника - его графический облик. На смену некоторой стандартности, шаблонности пришла яркость, демократичность и изобретательность. Это целиком заслуга Валерия Черниевского. Он одарен не только талантом, но еще и духом независимости, чувством внутренней творческой свободы, он много пробовал, фантазировал, комбинировал. И тут важно добавить, что и обложки В.Черниевского и все визуальное решение журнала «проходили через ЮБ» почти без шероховатостей.

Штрих. А надо помнить, что на похвалу Юрий Борисович был не слишком щедр. Вернет рукописи без замечаний – уже праздник, уже замечательно! Именно из-за редкости его похвальных слов я и запомнила один знаменательный эпизод в его кабинете. Он вызвал меня и, возвращая папку с приготовленным номером, вдруг улыбнулся и сказал: «а с вами, Светлана, легко работать»... Мне от этих слов захотелось... летать. Было чувство, как будто меня угостили лучшим на свете итальянским джелато! Но я не ушла из кабинета, а вдруг осмелела и решила задать вопрос, который давно мучил меня. «Юрий Борисович, а почему так получается, что на статьи всех наших авторов вы требуете две рецензии, а на Дмитрия Азрикана – три?» Он – моментально: «Да потому, что статьи такие! Чтобы их опубликовать, их нужно обезопасить,
сам-то он не думает о своей безопасности»...

Главный учил нас ценить визуальный материал. «Изучайте зарубежные издания по дизайну!» Мы многое снимали сами и требовали от авторов – и от своих, вниитэвских, и от сторонних, которых стали привлекать все чаще, -  богато иллюстрировать статьи, прилагать рисунки, чертежи. Прекрасный урожай в этом смысле получился от пришедшей мне в голову идеи об... «антидизайне». Так и назвали рубрику – Антидизайн. Из всех филиалов посыпались статьи об уродливых, или бессмысленных отечественных изделиях. Причем, мы требовали профессиональной и обоснованной критики этих вещей. А когда появился хороший запас и стабильно пошел поток от теоретического отдела, то мы придумали еще один ход - визуально выделять статьи философского, культурологического плана от остальной тематики. Эти статьи верстались поперек журнала горизонтально! Совсем другой макет. Часть журнала из восьми-десяти страниц вшивались в центр, в самую середину и надо было повернуть журнал на 90 градусов, чтобы читать эти врезки. Зато так подчеркивалась, на наш взгляд, их особая ценность.

Как же снова произошел поворот и я вернулась к старой должности – редактору отдела? Очень просто. После пяти лет довольно напряженной работы я элементарно устала. К тому же хотелось больше писать самой для журнала – вокруг столько было соблазнительных для журналиста тем и возможностей. И я стала при каждой встрече просить Соловьева освободить меня, перевести в редакторы. Он только и отвечал: «не морочьте голову - его любимое выражение, когда он был недоволен - у меня нет замены».

Пришлось самой искать себе замену. Ходила по пятам за Жанной Федосеевой, начальницей редакционно-издательского отдела, куда
административно входила и наша редакция. Жанна Васильевна была заметным человеком во ВНИИТЭ, ее «хозяйство» было объемным и разнообразным – от редактирования научных трудов Института до переплетного цеха. Внешне Жанна была воплощением солидности и строгости. Можно и еще прибавить два эпитета на ту же букву – серьезности и спокойствия. Нет легкомыслию и суете! – говорил ее облик – да здравствует аккуратность и благоразумие! Мы с ней были примерно одногодками и состояли в дружеских отношениях.
Я ее уговаривала, слегка передергивая: «бросьте, Жанна, эту скучную производственную работу: печатный цех, переплетный цех, диспетчерский цех... и возглавьте живую, даже животрепещущую творческую деятельность!» В итоге – уговорила, и я снова простой редактор. «Свободен, свободнен, свободен наконец!»... Соловьев согласился с этой комбинацией – расклад был принципиально не тот, что с увольнением Иванова: Федосеева хоть и номинально, но и прежде была и теперь осталась моей начальницей.

Штрих. Жанна не преминула подчеркнуть однажды, кто теперь, после ЮБ, хозяин в журнале. Во ВНИИТЭ приехал Кендзи Экуан, фигура мирового масштаба в дизайне, основатель крупнейшей японской дизайнерской фирмы, и я, конечно же написала очерк о нем и опубликовалась в любимой москвичами газете «Неделя». И что? Получила от Жанны выговор и головомойку: , мол, трачу свое редакторское время, отвлекаюсь на чужие интересы. А я как раз считала наоборот, что пропагандирую и дизайн, и ВНИИТЭ.

Через несколько лет, с самого начала 1986-го, когда и Жанна устала тащить воз, она попросила ЮБ освободить теперь ее (кажется, переключилась на научного сотрудника). Меня же просто, не спрашивая, перевели «обратно» замом. Все вокруг так и спрашивали: вы обратно зам главного? Так я и работала еще шесть лет, до своего отъезда в Америку в 1992-м.
К концу 80-х в нашем дизайнерском мире стало многое быстро меняться. Внештатная служба, манила многих. Первым ушел из редакции Черниевский – его полностью заменила Лариса Денисенко.
Через какое-то время покинула журнал и Денисенко. Главной головной болью – по соловьевской традиции – стало для нас создание обложки.
Но мы открыли двери для «сторонних» графиков. Очень помогла Ирина Мамонтова, а настоящей удачей стало появление в редакции в качестве фрилансера одного из самых ярких московских графиков Саши Гельмана. С полным основанием можно говорить, что лаконичные, смелые по композиции и цветовому решению обложки Гельмана резко и выгодно выделяли наш журнал из ряда всех других
специализированных изданий. И новый логотип, минималистский товарный знак – ТЭ – это тоже его изобретение.

С созданием Союза Дизайнеров СССР (1988-89) перемены во ВНИИТЭ произошли разительные. Прежде всего Институт покинул Юрий Борисович, он стал Президентом союза. Журнал лишился и начальника и друга. Директором стал Лев Кузьмичев, и соответственно, и главным редактором ТЭ. Но! Но сколько я ни напрягаю память, не могу вспомнить, чтобы я в эти пару-тройку лет (89-91) я ходила с папкой оригиналов в кабинет Кузьмичева на подпись. Нас контролировал, а лучше сказать помогал, зам по науке Владимир Михайлович Мунипов.
В самом начале 1992-го мне снова пришлось удвоить силы и приготовить материалы наперед для мартовского и апрельского номеров. Семья наша уже «сидела на чемоданах», в феврале я уволилась. Уже за пределами страны узнала, что на июльском
выпуске журнал прекратил свое существование.

Мы все знаем, как нелегки были для ВНИИТЭ годы ухода со сцены. Институт сильно ослабел: кадровые, финансовые, проектные проблемы и переход под крыло совершенно чуждого института – все вело к разрухе. И в итоге, на мой взгляд – к позору: никто не позаботился о сохранении серьезного (и культурного, и исторического) архивного богатства, которое накопил ВНИИТЭ. Не осталось следа ни от проектов и макетов, ни от журнала, ни от научных Трудов, ни от библиотеки... Поэтому огромную благодарность испытываешь к созданному позже в Москве Музею Дизайна, к его менеджерам Саше Саньковой и Ольге Дружининой, за их усилия возродить память об этой профессии...

Штрих. Живя в Америке, я с мужем Д. Азриканом много и часто общались по телефону с Юрием Борисовичем. До сих пор помнится его последний звонок и последние слова, сказанные легко и бодро: «Когда приедете, ребята? У меня для вас комната готова!»...